Маркиз де Фекьер, вернувшись, объявил, что все готово.
– Монсеньор, – сказал Лакюзон, – я жду ваших распоряжений.
Губы у Ришелье искривились в горькой ухмылке.
– Моих распоряжений? – переспросил он.
Потом прибавил:
– Тогда в путь!
Через несколько мгновений открылись крепостные ворота и опустился мост, выпуская горцев из замка.
Первым выдвинулся передовой отряд в сотню человек во главе с Раулем де Шан-д’Ивером и шедшим вперед Гарба, трубившим в горн торжественный отход. Три сотни человек следовали за авангардом, образуя своего рода эскорт Ришелье, который шел между Лакюзоном и Маркизом, – головы у обоих были обнажены. Оставшаяся сотня горцев, под командованием Железной Ноги, замыкала шествие.
Французы, неподвижные и безмолвные, с оружием в руках, стояли с мрачным видом, понурив головы и время от времени бросая на партизан взгляды, полные ненависти. Они тоже ощущали болезненное унижение. Иногда непроизвольная дрожь возмущения прокатывалась по их рядам, подобно ураганному ветру, но офицеры тотчас призывали всех к тишине, и тогда можно было слышать только размеренный шаг ликующих горцев да горн Гарба, без устали трубившего победный марш.
Лакюзон был прав, когда сказал себе, как мы помним: «Еще никому на свете не случалось видеть такое!..»
Наконец горцы достигли конца двойной шеренги французских солдат.
Ришелье остановился.
– Так что, я свободен? – спросил он.
– Не сейчас, монсеньор, – ответил Лакюзон, – потерпите немного… Вы слишком искушенный военачальник и понимаете – мы сможем почувствовать себя в безопасности лишь после того, как погоня будет невозможна.
В то же время капитан отрядил Пехотинца предупредить кого-нибудь из французских офицеров, чтобы он выдвигался следом за горцами с отрядом из полсотни человек для сопровождения кардинала на обратном пути.
Затем горцы двинулись дальше.
Через полчаса они уже были у ворот Лон-ле-Сонье.
Но Лакюзону не хотелось идти через город. Он велел свернуть вправо – и вскоре отряды подошли ко входу в Бевеньийское ущелье.
– Монсеньор, – обратился тогда к кардиналу капитан, – теперь нам не страшна никакая погоня. Вы свободны, и вас ждет эскорт…
– Монсеньор, – заметил в свою очередь преподобный Маркиз, – позвольте выразить надежду, что мы с вами больше не свидимся.
– Как знать… – проговорил Ришелье.
И, ответив исполненным королевского достоинства кивком на учтивые прощания священника и капитана Лакюзона, он развернулся и быстро направился к поджидавшему его французскому отряду из полусотни человек. Его преосвященство монсеньор кардинал де Ришелье спешил почувствовать себя по-настоящему и совершенно свободным…
– Да здравствует Конте! – единогласно вскричали горцы, когда министр скрылся из вида.
И вслед за тем они быстрым шагом выдвинулись дальше – к видневшимся впереди первым плоскогорьям Юры.
Когда герои этого победоносного шествия перед десятитысячным неприятельским войском достигли первых плоскогорий Юры, их походный порядок несколько изменился – три отдельных отряда горцев мало-помалу воссоединились.
Передовой отряд и арьергард сошлись и смешались с главным, и Лакюзон, вместо того чтобы идти в центре рядом с преподобным Маркизом, пошел вместе с ним во главе колонны, которую перед тем вели Железная Нога и Гарба.
Только тогда капитан смог рассказать во всех подробностях о беспримерной вылазке, которую он предпринял и провел ради спасения друга. Невзирая на всю серьезность положения, улыбка не раз озаряла уста Маркиза, когда Лакюзон живописал ему, как крепостной гарнизон, весь до единого человека, купился на сцену с двумя монахами, угодившими в ложную засаду.
Неподражаемую легковерность и редкую алчность доброй кабатчицы он расценил как истинные блага, ниспосланные Провидением, и возблагодарил Бога за то, что Он обратил в его пользу слова из Святого Писания: «у них есть глаза, но не видят…».
Выслушав этот рассказ, священник принялся расспрашивать Лакюзона о том, что случилось в замке Орла. Ему едва удалось сдержать обуявшее его волнение, когда он узнал, что отец Рауля и мать Эглантины оба живы и столько лет пробыли в плену у Антида де Монтегю, охваченного жестокой жаждой мести.
– Ах, – проговорил он, будто обращаясь к самому себе, – хоть я и служу Господу милосердному и всепрощающему, мне так хочется попросить о воздаянии! И отплатить за все вам, сеньор де Монтегю!.. Во имя несчастных, притесненных вами… во имя Родины, проданной вами… во имя братьев наших, преданных вами!
– Да, только месть, – вторил ему Лакюзон, – безоговорочная и суровая, и чтобы кара была достойна его бесчестья!
– Ты что-то уже решил, Жан-Клод? – спросил преподобный Маркиз.
– Да.
– И что же?
– Замок Орла уже завтра должен быть стерт с лица земли! Эглантину с матерью надо забрать к нам, а Антида де Монтегю заковать в кандалы и отправить в Дольский парламент – пусть расскажет о своих злодеяниях, и пусть ему уготовят костер как изменнику или виселицу как убийце.
– Когда идем на штурм замка?
– Этой же ночью.
– И там же захватим изменника?
– Сомневаюсь, ведь, если Ришелье сказал правду, он на пару с графом де Гебрианом как раз сейчас направляется в Безансон. Но не велика разница. Пусть сперва исчезнет замок, а после, где бы ни затаился наш мессир-подлец, мы его отыщем, а если надо, то назначим награду за его выдачу.
Горцы с предводителями продвигались уже по глубокой, извилистой долине, склоны которой сплошь поросли густым, мрачным ельником.