Замок Орла - Страница 56

Горцы подчинились, исполнив приказ с восхитительной, благоразумной поспешностью, которая всегда была свойственна партизанам-горцам. Эта тройная шеренга выросла неодолимой преградой между преподобным Маркизом и наступающим неприятельским войском.

Лакюзон встал справа от шеренги. Варроз – слева.

Наступила долгая, глубокая тишина. Люди Лакюзона вскинули мушкеты на плечо, как охотники, изготовившиеся к стрельбе.

И вот на площадь бодро, но беспорядочно высыпала колонна шведов и серых.

Лакюзон подпустил ее на расстояние мушкетного выстрела и свистнул, дав сигнал открыть шквальный огонь.

Горцы, подобно вандейцам в 1793 году, хорошенько целились, прежде чем стрелять, и редко били мимо. Первая вражеская шеренга была сметена. Вторая устояла под неплотным огнем, но отступила, – вслед за тем густые клубы дыма окутали площадь, раненых и убитых.

– Перезаряжай! – крикнул Лакюзон. – Обождем немного…

Утренний ветерок разогнал дымное облако, скрывшее сражающихся; шведские барабаны снова дали сигнал к бою – и вражеская колонна заняла оставленные позиции.

Но вместо повторного сигнала «огонь!» капитан издал яростный клич и в одиночку ринулся вперед.

Мгновение назад он заметил во главе первой неприятельской шеренги Лепинассу – одного, с непомерно длинной рапирой в огромной ручище… рапирой, больше похожей на тяжеленный меч, каким орудовали в бою наши предки, держа его обеими руками, и какой в наши дни поднимет, и то с трудом, не всякий крепыш.

Горцы – с одной стороны и шведы с серыми – с другой было бросились на выручку своим командирам. Но тут же, будто по обоюдному согласию, остановились, не иначе как решив стать простыми зрителями скорого поединка.

В те времена, как известно, командиры противоборствующих сторон нередко сходились в поединке, давая своим воинам передышку и возможность стать свидетелями своеобразной рыцарской схватки, в которой показывали доблесть и умение наносить противнику ловкие, сокрушительные удары.

Оружием Лепинассу служила рапира, который он размахивал над головой, короткий кинжал с острым треугольным клинком и пара пистолетов.

У капитана была только шпага. Пистолеты он уже успел разрядить, а кинжал – сломать, когда пытался открыть ворота, захлопнувшиеся за Черной Маской, так что проку от клинка не было никакого.

Лакюзон кинулся на Лепинассу с криком:

– Мерзавец… разбойник… мародер… дважды изменник и трус! Может, ты и сейчас решил дать тягу, как давеча ночью в Лонгшомуа?

– Ежели я и дам тягу, ты это увидишь, – отвечал великан. – А когда увидишь, никому уже не расскажешь.

Свои слова он подкрепил таким страшным ударом рапиры, что капитан неминуемо пал бы замертво, ибо никакая защита не могла остановить или хотя бы замедлить падение увесистого клинка.

Лакюзона спасла только несравненная проницательность и гибкость.

Рапира Лепинассу не успела обрушиться ему на голову: капитан, резко отпрянув в сторону, ушел из-под удара – рапира рубанула пустоту, и покуда великан снова собирался с силами, его противник стремительным уколом пронзил ему левую руку – из раны брызнула кровь, обагряя рукав его серого камзола.

– Если так и дальше дело пойдет, я мигом перекрашу в красный цвет твой камзол заодно с портками! – бросил Лакюзон, занимая оборонительную позицию. – И будут они у тебя покраше мантии преподобного Маркиза. Я изрешечу тебя, как шумовку у наших добрых хозяюшек.

– Давай, попробуй! – огрызнулся Лепинассу, скрежетнув зубами. – Ну же, давай!

Пользуясь своим гигантским ростом и неимоверной силищей, помноженной на бешеную ярость, он нанес Лакюзону несколько прямых и боковых ударов подряд – справа налево и слева направо, и с такой стремительностью, что за движениями его оружия, незримо рассекавшего воздух, было не углядеть.

Капитан, даже не пытавшийся отражать его выпады, то и дело уклонялся от кружащей в воздухе рапиры, и этом наносил неприятелю ответные удары, с каждым разом все более точные. Его вытянутая правая рука, сведенная, как пружина, становилась все тверже, его шпага разила, точно молния – и вот уже новое кровавое пятно расходилось на сером камзоле противника.

Лепинасу прикусил язык – только беспрестанно скрежетал плотно сжатыми зубами; из его груди вместе с прерывистым дыханием вырывались приглушенные завывания.

Усталость брала свое.

Лакюзон хотел одним разом покончить с уродливым предводителем серых, верным прихвостнем Черной Маски, и, улучив мгновение, когда Лепинассу замешкался, поднимая рапиру, он нанес ему прямой удар в грудь.

Впрочем, выпад был преждевременный – капитан поступил неосмотрительно: удар достиг цели, но рана оказалась не очень глубокой – великан устоял на ногах и, ударив в ответ рапирой по шпаге капитана, сломал ее, как будто она была стеклянная.

Лакюзон остался без оружия.

Шведы победоносно закричали – горцы вторили им криком отчаяния и ужаса.

Варроз, Гарба, Железная Нога и другие хотели было броситься на выручку своему капитану, но они все равно бы не успели, если бы Лакюзон, изловчившись непостижимым образом, вдруг не обратил преимущество Лепинассу в свою пользу.

Отшвырнув подальше бесполезный обломок шпаги, обломившейся всего в паре дюймов от крестообразного эфеса, он ринулся на великана, обхватил его руками за пояс, а ногами – за бедра и попытался повалить наземь.

Лепинассу, не ждавший столь внезапной атаки, тоже отбросил рапиру: теперь он уже не мог ею воспользоваться. Разбойник понимал: на новом этапе его схватки с горцем – схватки, которая должна закончиться смертью одного из них – ему остается рассчитывать только на свою поистине бычью силу. Случись ему прямо сейчас выхватить кинжал или пистолет, он запросто прострелил бы Лакюзону голову или вонзил бы клинок ему меж лопаток по самую рукоять. Но кинжал с пистолетами торчали у него за поясом, а железная хватка капитана не позволяла ему дотянуться до них.