Замок Орла - Страница 81

Однако не подумайте, будто в этом шутливом наблюдении мы поем хвалу невоздержанности, вовсе нет: мы всего лишь восхваляем поистине сверхчеловеческую силу непоколебимого здоровья наших добрых предков!..

Но вернемся к делу…

Стены гостиной, в которой мы оказались, были до потолка обшиты гобеленами с изображением скорбных сцен и героев Священного Писания: гибель евреев, поклонявшихся Медному змею, избиение младенцев, Саул и Аэндорская ведьма, Лазарь во гробе…

По обе стороны от входной двери бросались в глаза два портрета в полный рост на дубовых панелях, в немного потускневших от времени позолоченных рамах, украшенных богатой лепниной. На этих портретах были изображены, в надменных позах и с высокомерными лицами, последний представитель рода Водри и первый отпрыск семейства Монтегю.

Наконец, на филенке справа, между двумя окнами, виднелись простенькие часы под округлым колпаком в виде гербового шлема, накрывавшего их целиком, и с единственной стрелкой на белом фаянсовом циферблате с синими циферками. Часы висели в восьми футах над полом, а их тяжелый маятник монотонно покачивался у самого пола, едва не касаясь его.

Рядом с камином, перед высоченным креслом, увенчанным гербом рода Монтегю, помещался круглый полированный дубовый стол, покрытый довольно дорогой скатертью, вывезенной с Востока, должно быть, во времена Крестовых походов.

В кресле, вперившись в очаг, где пылал огонь, полулежал властитель Замка Орла.

В то время, когда происходили события нашего рассказа, описанные нами с исторической достоверностью, Антиду де Монтегю было где-нибудь лет пятьдесят, однако, даже вглядевшись внимательно в черты лица и фигуру этого почтенного сеньора, определить его возраст, наверное, было бы нелегко. Очень высокого роста, безупречного сложения, он держался прямо, как юноша, и его мощный, гибкий торс на удивление ладно держался на крепких бедрах. Наделенный невероятной ловкостью и необычайной физической силой, он взбирался по горным тропам, считавшимся непроходимыми, со скоростью и проворством охотника-горца. Он смог бы, подобно Милону Кротонскому, разорвать живого льва своими руками.

Его открытое лицо отличалось правильными, красивыми чертами и тем не менее с первого же взгляда оно внушало отвращение и даже страх – и все, должно быть, из-за резко очерченной горбинки на его орлином носу и хищного, жестокого выражения темно-зеленых, почти черных глаз.

Его вьющиеся матово-черные волосы, без блеска и совсем без седины, расходились на бледном лбу, едва тронутом морщинами.

Дополняла же его своеобразную внешность длинная, полная борода.

К такому резко очерченному лицу, в котором читались двоедушие и властность, вполне пошел бы тюрбан восточного деспота.

Андтид де Монтегю был в камзоле коричневого сукна; длинные гетры мягкой кожи облегали до середины бедер его крепкие ноги.

Как мы уже говорили, он полулежал в большом кресле и следил рассеянным взглядом за мимолетными искорками, сверкавшими в очаге.

Слуга, стоявший чуть поодаль – в трех-четырех шагах, ждал его распоряжений.

Прошло несколько минут.

Хозяин Замка Орла вдруг вскинул голову и сказал слуге:

– Ступай за пленницей.

Тот скользнул в наружную застекленную дверь, выходившую, как мы помним, на земляную насыпь.

Во время его отсутствия Антид де Монтегю принялся мерить шагами гостиную: опустив голову, скрестив руки на груди, он ходил туда-сюда с видом глубоко озабоченного человека.

Но вот вернулся слуга – с собой он привел девушку.

Стоит ли уточнять, что этой девушкой была Эглантина?

Невеста Рауля де Шан-д’Ивера остановилась в нескольких шагах от господина Замка Орла и так и замерла перед ним в молчании. На ее бледном, осунувшемся лице были заметны следы недавних слез. В ее прекрасных, хоть и покрасневших, глазах под опухшими веками читались горе и тревога, вызванные тем, что она оказалась в положении пленницы.

Однако в ее взоре, скрытом длинными ресницами, нет-нет да и вспыхивали проблески надежды.

Антид де Монтегю впился в нее долгим, странным взглядом – пристально-неподвижным.

– Девушка, – сухо проговорил он вслед за тем, хотя в голосе его не чувствовалось ни суровости, ни угрозы, – выслушайте меня!

Эглантина подняла голову.

Выражение ее лица тотчас изменилось: брови сдвинулись, взгляд сделался колким, на губах появилась гордая ухмылка, к бледному лбу, из глубины возмущенного сердца, прихлынула кровь. Ее красота, такая мягкая и чистая, вдруг исполнилась величия и властности, сделав девушку ослепительно-прекрасной. В ту минуту ее можно было бы назвать рассерженной королевой.

Даже сам владетель Замка Орла не смог не восхититься столь чудесным превращением.

– Я слушаю вас, мессир, – твердо сказала девушка, – и готова вам отвечать.

– Вы бы много дали, чтобы выйти отсюда, не правда ли? – продолжал сеньор.

– Ошибаетесь, мессир.

– Как! Неужто плен не кажется вам тяжким?

– Он наполняет меня радостью и гордостью. Когда столько храбрецов и благородных сеньоров беззаветно жертвуют собой ради святого дела освобождения родины, как может бедная девушка не гордиться тем, что вместе с ними жертвует своей свободой, а если понадобится, то и жизнью?

– От ваших слов веет фанатизмом, – с натянутой ухмылкой возразил Антид де Монтегю.

– Нет, мессир, это всего лишь самопожертвование.

На мгновение воцарилась тишина.

– Если вы поклянетесь… если поклянетесь на Евангелии во спасение своей души, сдержите ли вы ваше слово?

Эглантина пожала плечами.