Но самой непостижимой из всех загадок для капитана стало появление Маги-ведьмы и та роль, которую она как будто сама вызвалась сыграть для Антида де Монтегю. Между тем, однако, ему казалось, что старуха, определенно, не изменница. Иначе, зная, что он втайне проник в Замок Орла, она выдала бы его грозному хоязину.
– Мессир, – горячо обратился к узнику Лакюзон, – раз уж графа де Гебриана и сира де Монтегю нет в гостиной, растолкуйте мне, как…
– Как отсюда, из подземелья, можно слушать все, о чем говорят в гостиной владетеля замка, так? – прервал его незнакомец.
– Да.
– Все очень просто, по крайней мере если не понять, то объяснить… Дело тут в явлении, вполне естественном, однако его с легкостью можно воспринять и как сверхъестественное. Каземат, где мы находимся, выбит в коренной скальной породе прямо под комнатой, где сир де Монтегю обычно проводит большую часть времени. Одна из стен в той комнате опирается на самый свод каземата в том месте, где толща скалы образует пористую жилу, как будто идеально подходящую для передачи звука. Любой ученый сказал бы вам точно, что это за жила и как по ней проходит звук. А я не ученый и всего лишь примечаю факты. Стена опускается до скальной жилы, и звук сверху проходит по ней до самого низа. Хоть и странно, но это правда. К тому же, если не прислониться ухом прямо к скале, причем в определенном месте, вы ничего не услышите – ни единого звука… Позже я расскажу вам, как однажды страшной ночью узнал этот секрет, и, выслушав меня, вы наконец поймете, кто я такой… А теперь давайте думать только о том, как выбраться из замка… давайте думать только о свободе, ибо свобода есть месть! На Водосборном дворе ни души… Идемте же!
Незнакомец взял капитана за руку и снова повел его узким коридором, соединявшим его каземат с водосборником.
Не успели они добраться до скользкого карниза, опоясывающего колодец, как вдруг в воду, у них под ногами, что-то плюхнулось, подняв брызги.
В тот же миг они услыхали сверху мягкий, негромкий голос:
– Это лестница…
Лакюзон почувствовал, как задрожала рука незнакомца, держащая его. Узник пребывал в сильнейшем волнении: наконец-то спустя двадцать лет мытарств он снова сможет дышать чистым воздухом и увидит свет – как давно был он лишен и того и другого.
– Мужайтесь! – чуть слышно сказал ему капитан. – Крепитесь! И запомните: только стойкость помогает совладать с радостью, как и с бедой.
– Капитан, – еле внятно ответил незнакомец, – душа крепка, а плоть слаба, вы уж простите меня. Мысль, что я скоро буду на свободе, прямо сейчас едва не убила меня… Но все уже прошло. Вот видите, я снова спокоен. Идемте!
– Мессир, – отвечал Лакюзон, – я полезу первый. Эглантина ждет, что я выберусь один, ведь я же один сюда забрался. Не то, боюсь, как бы при виде вас она не закричала от изумления и страха, а это было бы совсем некстати.
– Да-да, – живо проговорил незнакомец, – конечно, поднимайтесь, а я за вами.
Лакюзон вцепился в перекладины лестницы и через несколько мгновений, выбравшись из колодца, перемахнул через железные перила, обрамлявшие его край.
Эглантина, крайне заинтригованная и удивленная шумом голосов, доносившихся из глубины водосборника, тут же спросила:
– Ты что, не один?
– Нет, – ответил капитан.
– Кто же там еще с тобой?
– Друг.
– Но как… откуда?..
– Потом все узнаешь, – прервал ее капитан. – А пока, дорогая девочка, прошу тебя, ни слова больше.
Эглантина замолчала.
Тут из отверстия колодца в свою очередь показался незнакомец – в порыве радости и благодарности он крепко схватил Лакюзона за руки, которые тот протянул ему, чтобы помочь перебраться через перила колодезного проема.
Как мы уже упоминали, небо было затянуто тяжелыми тучами, теснившими друг друга, словно громадные щиты, между луной и землей. Время от времени луч света, а вернее, бледный, зыбкий отблеск, прорывался сквозь хмурые облака, окрашивая их края серебром, и как будто рассеивал мглу.
В этих мимолетных отсветах капитан не мог как следует разглядеть лицо освобожденного узника – единственное, что он успел заметить, так это то, что спасенному было лет пятьдесят пять – шестьдесят, что роста он был высокого и держался как человек благородный, несмотря на рубище, седые патлы, спадавшие ему на плечи, и блиннющую бороду, тоже седую, доходившую до середины груди. Борода и космы придавали ему странный, почти сказочный вид: он походил на рыцаря Круглого стола из средневековых романов, ставшего жертвой злых чар некроманта и пробудившегося в одно прекрасное утро после столетнего сна.
Эглантину при виде его невольно охваил суеверный страх – она подошла к Лакюзону и прижалась к нему.
А незнакомец, едва ступив на твердую землю и едва вдохнув полной грудью чистый, холодный ночной воздух, так не похожий на сырой, тошнотворно-затхлый воздух его каземата, упал на колени и, благодаря Бога, обратил к небу глаза, руки и душу!
Этот вдохновенный благодарственный порыв, впрочем, продолжался недолго. Незнакомец быстро вскочил на ноги и прошептал:
– Когда вам будет угодно, капитан. Я готов и, повторяю, полон сил… Но разве нам теперь что-нибудь угрожает?.. Ведь Господь, пославший вас ко мне, теперь не отсавит ни вас, ни меня.
– На Бога надейся, мессир, – отвечал Лакюзон, – а сам не плошай. Только по ту сторону этих стен мы обретем свободу, а вместе с нею возможность отомстить. И пусть эта мысль поддерживает вас, пока мы не покончим с нашим трудным делом…
– Я все выдержу!
– Тогда вперед!
– Я следом за вами. Но прежде давайте вытащим лестницу из этой ямы, прошу вас!